Чему учила бабушка
Только одно утро
Я проснулась. Сумерки. В комнате потрескивают дрова, и я слышу тихую бабушкину речь. Она низко склонилась к поддувалу и монотонно говорит заговорные слова:
Я услышала тихие всхлипывания и сразу же догадалась, что это плачет пришедшая к бабушке соседка. Муж у нее загулял, и она приходит к нам по зорям уже третий день подряд.
«Не реви, – приказала бабушка, – все сладится, обида забудется, а сердце твое с его сердцем слюбится. Ступай, мне еще нужно утренние молитвы почитать».
Скрипнула дверь – это Настасья пошла домой. Я тут же свернулась клубком, пытаясь продлить свой сон, но бабушка, приметив, что я проснулась, негромко, но твердо сказала: «Вставай, душа моя, давай Богу за людей помолимся, а потом я тебя вкусненьким чаем с вареньицем угощу. Вставай, касатушка, сон мил, но молитва нужней».
Прочитав утренние молитвы, мы стали пить чай с вареньем. Однако в дверь вскоре постучали. Я привыкла, что с раннего утра к нам приходили люди. Бабушка принимала это как должное, и я никогда не замечала, чтобы она раздражалась тем, что ее тревожили в любое время суток.
Калека без рук и без ног
На подводе привезли калеку. Я видела разных больных, но вид этого человека меня сильно напугал. Бабушка, как только увидела больного, у которого была видна только голова, быстро взглянула в мою сторону. Мне, девятилетнему ребенку, было действительно страшно видеть изуродованное тело. Пока калеку раздевали, бабушка присела возле меня на корточки и сильно дунула мне в лицо. Я смотрела в ее темные глаза и чувствовала, как все вокруг меня начало меняться. Вначале бабушкины губы двигались быстро, и я ясно различала то, что она произносила. А потом она стала говорить тише и медленнее.
Слова ее доносились до меня будто из-под земли. Все тише, все глуше. А я то ли спала, то ли не спала, то ли видела, то ли не видела, то ли слышала, то ли не слышала. Только когда калеку увезли, заговор стал меня отпускать. Я понимала: бабушка сделала это для того, чтобы я не боялась. Придя в себя, я спросила, зачем привозили того калеку. Бабушка ответила, что кровообращение у таких людей нарушено и они очень страдают от боли. Вот бабушка и заговорила того несчастного, чтобы он ее не чувствовал. Несколько лет спустя я узнала этот заговор.
Чтобы не «увели» душу
Помню, бабушка повела меня вечером под Троицу к реке и говорит: «Ты, моя хорошая, не бойся. Я сейчас буду звать тех, у кого в этом году душу сумели увести». Я ее спрашиваю: «А разве можно душу забрать?»
«Кто может, а кто не может», – сказала она почти про себя. Я поняла, что не нужно к ней лезть с расспросами, и замолчала.
У реки бабушка развела костер, посадила меня рядом с ним и сказала: «Сиди тихо, ладно? Что не ясно будет, потом объясню».
Вижу, она готовит место: выкладывает поле камнями, не спеша венки плетет и кладет на кресты. Время до заката еще было. Вода в котелке на костре закипела. Стала она варить венки. Сумерки подступали.
Достала бабушка из-за пазухи свой платок и стала мне на голову надевать, шептать обережные слова. Потом мне стало ясно, что «столб» она мне делает, после которого человек пребывает в каком-то странном состоянии полусна-полуяви. Делала она это для того, чтобы я не испугалась, сидела тихо и не шевелилась. Надо сказать, что во время обучения бабушка часто делала на меня «столб». Учить-то надо, а я маленькая еще была (девять лет), всего мне не объяснишь, да и испугаться могу, даже если буду держаться изо всех сил. Мастера всегда так поступали со своими маленькими учениками, чтобы и знаниями необходимыми поделиться, и не напугать до полусмерти. А еще «столб» помогает при лечении больных: если у кого серьезная рана или перелом, мастера читают этот заговор, чтобы человек во время лечения не чувствовал боли. Своего рода анестезия. Но заговор этот сложный, поэтому сейчас я ему учить вас не буду.
И вот сижу я застолбенелая. Вижу, слышу все, но пошевелиться не могу, и покой на душе такой, какой редко бывает.
Подготовив все для вызова духа, бабушка встала левой ногой на рогатину и стала читать заговор. То, что я увидела, нельзя передать словами. Сумерки, которые разбивал свет костра, вокруг порхают ночные мотыльки, слетевшиеся на огонь, шелест деревьев и плеск воды. Бабушка, в балахоне, босая, с распущенной косой, двигалась по кругу, продолжая произносить слова заклинания. Я все видела и примечала. Помню, прошло тогда много времени, я было уже решила, что вызов не удался, и стала думать о молоке и о пряниках, которые были у бабушки для помин. Если помните, я объясняла, что после каждой работы делают помин: едят особое поминальное угощение, поминая все плохое и стараясь закрепить работу.